Тридцатое декабря всегда хороший день. Сегодня он закончится воспоминанием неопубликованных моментов за последние полгода, которые я переживал и переживала изо дня в день. Эйфория, в которой я живу уже три дня, дала мне возможность отпустить и оставить их здесь, в запятых и пробелах, здесь, чтобы вспомнить однажды.
***
откуда-то с конца июля с пыльных ступенек
***
откуда-то с конца июля с пыльных ступенек
Я не знаю, как у нас появилась эта фишка, но иногда вечером И. в разгар
вечерней лени и пустой болтовни говорила нам, что нужно пройтись. Что нужно
буквально на полчаса прогуляться. Тогда мы обували шлепки и оставляли все
нужное дома. Мы старались оставаться вчетвером как минимум, а если остальные
были дома, то они составляли нам компанию. Мы выплескивались, соприкасались с
тёплым ночным воздухом. От каменных стен, он асфальта шло тепло. Но не
удушливое и надоедливое, а то, которое мягко и ненавязчиво заключает тебя в
свои объятия. Жизнь в мостакбале была в самом разгаре в эти поздние часы.
Фрукты, музыка, болтовня торговцев, громкая ругань из клиентов. На верандах и
на ступеньках кофеен взрослые марокканцы пили крепкий эспрессо и выдыхали такой
же крепкий табачный дым. Взрывная арабская речь лилась очень размеренно до тех
пор пока не прерывалась гулким сиплым смехом. Взрослые арабские мужчины
внимательно провожали нас взглядами. Мы, громко и взрывоопасно, по-девчоночьи
спорили и толкали друг друга, вмешивали в речь пародию на китайскую речь и
хорватские ругательства и, контрастно посетителям кофейни, падали на ступеньки
через дорогу от нашего дома. Мы хихикали, а потом все кроме одной замолкали,
слушая эту одну. Истории про какие-то любовные похождения, большие пьянки и
автомобильные аварии заполняли наше внимание. Отвлечь от нас не могли ни худые
марокканские парни, которым до земляков за столиками с эспрессо ещё курить и
курить, ни что другое. Это были особые ступеньки, со своим сакральным смыслом.
Как в Сплетнице, как на крыльце ниша, как у тогда закрытого музея Маяковского,
как ступеньки в видео про прокрастинацию вместо подготовки к господину В. Так
вот те ступеньки в маленьком бедном районе Sidi Maaroof были ничем не хуже. Это
была квинтэссенция большого приключения - можно посетить тысячи мест, можно
меня дислокацию по сто раз на дню, можно ночевать у незнакомых людей, можно
делать многочисленные кадры, стараясь ухватить каждый момент в память своего
мобильного. Но магия-то, магия она в крошечных и самых простых ситуациях, когда
от круговерти приключений ты попадаешь в самую обычную ситуацию, которая могла
произойти где угодно, но произошла именно здесь и сейчас. И так хорошо от этой
непринужденной простоты. Девчачья болтовня, например, на ступеньках - куда уж
проще. А тепло такое, как от всех каменных ступенек Африки после жаркого дня.
из 21 августа, с вечернего Ain Diab Plage
Мы расстелили ковёр на остывающий песок. Ковёр, до которого мы
доэволюционировали к концу наших похождений. Сумерки и туман, прохлада, вместо
духоты. В тот вечер мне следовало проверять почту, но я старалась упокоить
прыгающие губы после вечерней встречи с океаном. Мы разрезали тяжелый арбуз –
он сразу был обречен на провал. Если бы я знала, что следующий вечер обречен
потерпеть еще большее фиаско, я бы задумалась об этом. Но я смеялась тому,
какой бесполезной оказалась транспортировка зеленого несладкого монстра. Н.
протянула мне кусок жареной курицы из коробочки кфс. Я пожала плечами, взяв
сморщенными от плавания пальцами жирное крылышко – над пляжем разнеслось
победное SHE EATS FRIED CHICKEN! с китайским акцентом. Мне было так смешно и
так беззаботно в ту секунду, как не было следующие 96 часов, пока мы наконец не
встретились с О. на брущатчатых дорогах большого города.
из перенасыщенного солнцем 3-его сентября в северо-восточном Казахстане
Это было полнейший облом. Я проснулась радо в своем самодельном отпуске,
накрутила несколько прядок и купила круассаны, словом, была во всеоружии для
встречи с моим старым миром. Поколесив по маленькому Павлодару полчаса на
единичке, я уже ступала толстыми подошвами солнечных кед по идеальному асфальту
рядом со школой. Не прошло и десяти минут, как я с недовольной миной и
презрительным бурчанием вручила круассаны А., который черным силуэтом брел по
другую сторону забора на физкультуру. Меня злила несправедливость, и злили
охранники, злил ранний подъем, и дурацкие очки, которые цеплялись, и цеплялись
за волосы. Я сдернула черные стекла с волос и начала нервно крутить их в руках,
направляясь к остановке. Подъехала 003 маршрутка – маршрут был не мой, но
думать как-то не хотелось, да и что в том городе вообще значит слово «далеко».
Я села и подзагрузилась над очками. Они как-то вовремя приняли весь мой
недавний экспириенс неудачницы. Я пускала солнечных зайчиков на стены пустой
маршрутки и злилась просто так. Вспомнив, как они появились у меня, на меня
нашло какое-то глупое озарение, что вот они, проблемы, прямо в моих пальцах, в
форме очков. И ничего не держит меня от того, чтобы просто распрощаться с ними,
чтобы перестать ловить эфемерных солнечных зайчиков, чтобы сделать из дужек
границу между «до» и «после». Аккуратно сложив, я положила объект моих неудач
на сидение и продолжила следить за дорогой, уже успокоившись. На горсаде я
вышла из незапланированного маршрута с запланированной целью. Я быстро, почти
бегом устремилась к светофору. Затормозив на красном свете, я подняла глаза на
звук сигналящей машины – водитель маршрутки, открыто улыбаясь, сложил руки как
бинокль, чтобы напомнить мне о забытой вещи. Это было как в сериале или вроде
того, но в этой серии я сказала Нет, мужик, поезжай-ка на свой зеленый свет по
своему странному маршруту, какой имеет 003 маршрутка, и очки себе оставь. Это я
пыталась донести до него жестами – не думаю, что он понял все дословно. Это
была серия, где зеленый загорелся мне, серия, где я просто убежала, а неживые
стекла, в которые я вложила все свои последние промахи…не знаю, впрочем, это
уже и не важно. Думая об этом, единственное, чем я восхищаюсь, так это девчоночьи-детским
подходом к проблеме, к которому рано или поздно имеет право прибегнуть любая
девушка.
из преддепрессивного предноябрьскоого московского бара
Ох, немцы-немцы, так много их стало этой осенью. Одни своровали у меня Р.,
другие – мои вечера по вторникам и четвергам, а еще двое – два моих октябрьских
вечера. Это был настоящий Октобер фест – потому что праздник, потому что пиво,
потому что немцы, куда без них. Люди не встречаются просто так – почти кричала
я в лицо ЛП, который правда приехал в Москву. Люди встречаются чтобы что-то
понять – убеждала я его, пока он говорил, что я смотрю ту мэни гёрли мувис и
показывал всей своей немецкой речью свое презрение к моей наивности. И мы
сидели, трое, в бордовых толстовках, как будто нет больше цветов. Мы с ЛП
смеялись, что у нас у обоих есть Д., которых даже зовут одинаково, как будто
нет больше мужских имен. И я, одна, понимала, что, несмотря на все наши с ЛП
шутки, меня интересует вполне конкретный немец, которому, кажется, было слишком
все равно, он просто заставлял меня смотреть в глаза во время «дзынь» кружками.
И все-таки не просто так это было, сколько бы девчачьих фильмов не вложили эту
мысль в мою голову. Это нужно было прочувствовать, то насколько европейцы
по-другому воспринимают общение и как близко к сердцу воспринимают мелочи. Мне
нужно было раз и навсегда разграничить наши важные мелочи и увидеть эту
культурную пропасть между ними, чтобы помахать в уезжающий автобус с другого
конца пропасти, оставаясь на своей кайфовой стороне.
из прогулянной контрольной по психологии во имя киноискусства в слишком снежном декабре
Пальцы просто отваливались, а пальцы ног уже были готовы отойти в мир иной.
Я не киношник и никогда им не стану. Моим максимумом так и останутся неподвижные
заснеженные здания. Мы фыркнули на какую-то хипстерскую кофейну, побежав, со
штативом, камерой и льдинками во всех возможных местах. Колокольчик, хлопающая
дверь, облачко морозного воздуха и мы, я и Э., на пороге Караваевых. Сидя в
углу на мягких диванах, мы грызли ПростоМарию, мы пили обжигающий бергамотовый
чай, мы молча слушали разговоры вокруг и так же молча переговаривались
взглядами. Пальцы постепенно приходили в норму, уходить не хотелось, глаза
слипались. Хорошо подслушивать чужие истории, школьников, студентов. Хорошо
думать, что ты тоже в этом незадачливом возрасте, когда для того, чтобы
обыденность не ощущалась так остро, достаточно просто не пойти на пары, а
увлечься экстремальным операторством в районе Ярославского вокзала (я больше
ни-ни с этим делом), а потом отогревать свои продрогшие тела в хорошем месте,
полном таких же детей, которые немного вытянулись, приосанились, но не до конца
потеряли свою детскую нескладность, а главное – не потеряли эту непосредственность
и внимание к пустякам. Когда мне было 12, я злилась, что выгляжу младше или, в
лучшем случае на свой возраст. Сейчас я в том возрасте, когда в нем правда
здорово быть, можно немного младше или немного старше, как вам угодно. В этих –надцать
все-таки чертовски хорошо, в этом свободном падении между детством и
взрослостью.
***
Тридцатое декабря всегда хороший день. Сегодня он начался с иронично-скептического возгласа О., мол, что же ты не веселишься уже
тридцатое. Сразу после этого разразился спор: слишком феминистический для бара полного парней. Это было чудесное тридцатое. Здесь было осознание важности своей точки зрения. Здесь были все эти обычные люди, которые радуют меня каждый год, своей суетой и мыслями о том, все ли они успели, всем ли хватило подарков. Здесь были руки, голые пальцы и мягкие варежки, сжимающие маечки, полные мандаринов и подарочные пакеты с долгожданной начинкой. Здесь были счастливые студенты спешащие из ДАСа на выход под стук колесиков чемодана. Здесь был горячий шоколад, моральная поддержка, дорогие люди. Здесь были смешные фотографии,например, вот эта, с M&M. Этот год был то тягуч, то стремителен, так что давайте он закончится, а там будь что будет.
А что-то точно будет.
