Простые июльские радости

— Пусть  богемской жизни будет ровно столько, чтобы она не переставала приносить удовольствие.

Виношный ‘дзыньк’, кусочек казахского шоколада, пижамные шорты с распродажи, бесплатный плед из аэропорта Шарль де Голля, съемное жилье на границе со МКАДом. Фицджеральд на пресловутом пледе — книга в мягкой обложке, и с каждой страницы слышится «богема-богема-богема». Семнадцатилетние красавицы скучают в своих 19**-х, подающие надежды юноши увиваются за ними и разочаровываются их пустотой, состоявшиеся мужчины напиваются дорогим, но все еще опьяняюще-похмельным виски. Все так прекрасны, и так сладостно несчастливы в своём великолепном двадцатом веке на страницах небольшой книги в русском переводе. 

Мы с Р сидели сегодня на Маросейке. Мне иногда кажется, что здесь не бывает спокойных вечеров, и сегодня мои догадки подтверждались. Прохладный вечерний воздух разбавлялся алкогольными парами и неуместными комплиментами. Жизнь циркулировала, а мы степенно уплетали наши чизкейки и запивали это дело фруктовым чаем, изредка поправляя иногда непослушный чёрный верх наших сегодняшних одеяний (одеяния у каждой, конечно же, были свои, а вот ткань, похоже, родственная). Мы обсуждали тех людей, которые не торопятся и вроде живут себе в удовольствие, но с другой стороны так лениво и неохотно. Слово «пресыщенность» мелькало в нашем диалоге, и мы прикрепляли его к моделям поведения и образу жизни, хотя так делать не всегда очень хорошо. 

Позавчера мы с АМ брели переулками от полуночной типографии на Пушкинской до Патриарших. Там, знаете, такие богемские улочки, именно богемские. Шифоновые, кожаные, лакированные. Там огромные бокалы дорогого вина бьются так звонко, будто  чем звонче – тем пьянее, насыщеннее и ярче. Ярче светят лампочные гирлянды. Яркие блики отбрасывают вилки со сладкими произведениями искусства на своих кончиках. Яркий свет фар разрывает тёплый полумрак Малой Бронной. Музыка и смех, мужчины в вальяжных позах на утрированно простых верандах, девушки в кричащих накидках, которые они фиксируют на плечах длинными наманикюреннымипальцами. А мы идем зигзагами среди этих ресторанов, переплывая от одного тёплого островка к другому. Проходим мимо, передавая друг другу бутылку лимонада из такого толстого стекла, что оно могло бы произнести финальный ‘дзынь’, положив конец тонким пузатым винным бокалам. Но у нас свой ресторан, точнее - ‘ресторан’, с салатом из супермаркета на лавочке с закинутыми на нее ногами. У нас даже лампочки свои есть и крюшон тоже свой, хотя и безалкогольный.

(Патриаршие – не Патриаршие без мистики, думаю я, когда я вижу чёрную кошку вдалеке. Она пробегает нам дорогу, а я мимоходом отмечаю, что для Бегемота она слишком женственна и мала. «Она нам дорогу перебежала, да?». Именно. Не только нам: скрип тормозящей машины за нашими спинами активизирует слух, но я все еще не могу разобрать. Сквозь смех АМ расшифровывает мне крик пассажира «ДА НЕ ССЫ ТЫ!», обращенный, по-видимому, немножко суеверному водителю). Люди все такие разные, что аж одинаковые в некоторых вещах, независимо от возраста и материального состояния.

Мне звонит О в отличном крафтово-пивном настроении, и мы договариваемся на утренние общажные посиделки, продуктовым спонсором которых станет Билла, а спонсоры настроения и хороших историй даже не понадобятся. Замотанное полотенце на влажных волосах и истории об очень кинематографичном бармене в чужих-знакомыхстенах под чай  из икеевской кружки. Смех. Балкон. Так просто быть, когда для этого нужно немного. Так просто, когда для тёплых эмоций достаточно простых вещей с их простым теплом, вроде кружки чая/вина (нужноеподчеркнуть), вроде бесцельного сидения на свежем воздухе в тишине, вроде долгих разговоров и объятий. Вроде шуток, повторенных уже не раз и хорошего летнего утра, приправленного голубоватыми облаками. 

Богемские истории так вкусны на страницах у Фицджеральда, что удовольствие от них, кажется, достаточно и в бумажном формате, без смеси эпох и выведения гибрида из американской литературы и реальной жизни.